Нарысы па гісторыі беларускае літаратуры (1922)/IV/Предмова
| Предмова Публіцыстыка Аўтар: Васіль Цяпінскі 1922 год |
| Іншыя публікацыі гэтага твора: Прадмова (Цяпінскі). |
Прапануем да спампаваньня!
Предмова.
Радъ покажу мою вѣру, которую маю, а злаща народу своему рускому. Тые ее онымъ давнимъ вѣкомъ славною предковъ своихъ умѣетностью покорне, яко домниваю[2], потвердять, а естли есть въ чом блудна, оны то поправятъ: ведь же держу не иначей, евангелія, отъ Бога черезъ Христа Пана и Его Апостоловъ поданое, которая за словенского, абы имъ тожъ ихъ власнымъ езыкомъ рускимъ, въ друку вышла,
И отое[3], маючи Пана на помочи, не смысленымъ, або красомовнымъ выводомъ, не залецаными, ани часу угажаючими словы, але яко спрыязливый простый, а щирій, правдиве, вѣрне, а отвористе, зъ зычливости ку моей отчизнѣ, — поневаж, которымъ бы то властнѣй учинити пристоело, митрополитове, владыки, и нихто зъ учоныхъ черезъ такъ многій часъ не хотѣли, — з убогое своее́ маетности народу моему услугую, на которой и тежъ при ней и на имѣнечку, хотя то было невеликое, вжо дле накладу[4], а злаща книгъ старыхъ давнихъ на розныхъ и неблизкихъ месцахъ доставаючи, надто еще въ минулые лѣта тяжкіе дороги дле друку и потребъ тому подыймаючи, а праве все дотого зачинаючи знову, ачъ[5] вельми‘мъ сталъ вѣдь-же предсе[6] и должачисе[7].
И бы ми теж, — ижо‘мъ то но влохъ, не вѣмець, а не докторъ, и ніякій постановеный межи попы, але з чого бы мѣли Пана зъ выкриканемъ фалити[8] и радоватисе, же зъ ихъ посредку русинъ ихъ имъ своеи Руси услугуючи, — бы ми, мовлю, яко то призвоито банкет, зъ такою невдячностью, а нѣкоторые, вместо помочи, або дики, и зазростью платити хотѣли, не одно ми тое все для моее́ повинности и ку нимъ зычливости не естъ прикро, але и овшем за ласкою Пана Бога вдячно, стараючисе о ихъ збавенное, а на остатокъ учьстивое и зацное, хуть и упреймость сердца моего имъ показовать и то ку фале Божіей кончить.
Вжо бо еще хотяжъ то не без болшое трудности пришло ижь двѣма езыкы заразъ, и словенскимъ и при немъ тут-же рускимъ, а то наболшій словенскимъ, а злаща слово отъ слова так, яко они всѣ вездѣ во всихъ своихъ церквахъ чтутъ, и маютъ: не одно для лѣпшое ихъ вѣры, же се не новое што, але ихъ-же властное имъ подаетъ, але тежъ и для лѣпшого имъ розсудку, надто и для ихъ самихъ цвиченя въ томъ не леда[9] учономъ езыку словенскомъ евангелія писаня святого Матфея и святого Марка и початокъ Луки есть въ той убогой моей друкарни отъ мене имъ выдруковано.
До чого, абы первей сами и ихъ дѣтки смыслы свои неяко готовали, острили и въ вѣрѣ прицвичали, тым часомъ тотъ Катехисисъ, а который сами зданемъ своимъ, яко домниваю, за рѣчъ исте потребную, естли не заразъ, вжды[10] за своимъ часомъ узнають, им впередъ подаю.
Ово ихъ охотными и хутливыми ку можнейшимъ наукамъ въ словѣ своемъ, ку статочному розсудку и ку умѣетности Панъ учинить и взбудить. А то не безъ великое се потребы чинитъ, тая бо теперъ межи ними яко устала, яко загинула.
Обачиване речей жалосныхъ гвалтомъ слова до устъ гонитъ. Бо а хто богобоязный, не задержитъ, на такую казнь Божію гледечи, хто бы не мусиль плакати, видели такъ великихъ княжатъ такихъ, пановъ значныхъ, такъ много дѣтокъ невинныхъ, мужовъ зъ жонами въ такомъ зацномъ рускомъ, а злаща передъ тымъ довстипномъ, учономъ народѣ езыка своего славнаго занедбане, а просто взгарду, с которое за покаранемъ Панскимъ оная ясная ихъ въ словѣ Божьем мудрость, а которая имъ была праве яко врожоная, гды отъ нихъ отышла, на ее́ мѣстьце натыхмѣстъ такая оплаканая неумѣетность пришла, же вжо нѣкоторые и писмомъ со своимъ, а злаща въ словѣ Божемъ стыдають. А на остатокъ, што можетъ быти жалоснѣйшая, што шкарадща, ижъ и тые, што се межи ними зовутъ духовными и учители, смѣле мовлю, намнѣй его не вмѣють, намнѣй его вырозумѣнья не знають, ани се въ немъ цвичать, але ани школы ку науцѣ его нигдѣ не маютъ, зачимъ въ польскіе, або въ иные писма за такою неколею немало и у себе и дѣти не безъ встыду своего, бы се одно поучили, немалого заправуютъ.
Тутъ былъ я имъ ихъ же хоть одного зъ мнозства личбы оныхъ словянъ Іоанна, або Григорія, которыхъ, дле великое нетолко въ своемъ, але тежъ и в розныхъ езыкахъ науки и для вдячное их вымовы, ажъ злотоустыми звали, бы были живы, радъ ихъ взялъ собѣ за причину до нихъ въ томъ, а на остатокъза свѣтка имъ тое речи. Естлибъ бо теперъ были, заисте зумѣть бы се мусели, видечи, яко окраса и оздоба народу ихъ въ потомствѣ ихъ отнята, а просто загинула. Которымъ, о якъ же бы потреба се станетъ о улитоване самихъ над собою! Гды бо бы не рекучи въ часы давніе посмотрѣли, яко то былъ зацный, славный, острый, довстипный народъ ихъ въ умѣетности, и яко многокроть посторонніе ученые народы ихъ мудрость мусели похвалять, и овшемъ се отъ нихъ учить.
Але бы хоть самое писмо свое, тетраевангелія и апостола словенского, которое, могу мовить, передъ тисячею лѣть отъ нѣкоторого зъ словянъ выложоно, а которое не одно въ ихъ, але и по всѣхъ церквах сербскихъ, московскихъ, волоскихъ, булгарскихъ, харвацкихъ и иныхъ чтутъ, — уважали. Исте, хто бы хотѣлъ, а умѣлъ тоть выкладъ чести, обачилъ бы ихъ, цѣлевалъ, а снать и за собою оставилъ. Тотъ мужъ, нашъ милый словенинъ[11], латынскихъ и иныхъ толмачовъ, яко властне слова з греческого выкладалъ, ижъ трудно зрозумѣть, чи болшь греческій, або словенскій езыка умѣлъ.
И бы не было болшь, тогды и оттуль досыць знакъ немалый маем, як предъ тым словяне, которымъ а што может быть прироженного одно не русъ, былъ людъ довстипный, а еслибы пакъ не се коротко не фолкговало, а злаща бы были читанью писмъ своихъ оныхъ бѣглійшими, то есть же бы се не плонно[12] имъ проводило. Бы были, мовлю, што се тамъ пишетъ, паметниками о ихъ довстипней острости, якіе оны синоды зъ папою римскимъ изъ иными памети годные мѣвали, яко мнозства людей къ вѣрѣ блудовъ выдвигали, и яко въ розмаитыхъ езыкахъ учоными были: къ тому, яко животъ светобливый вели, яко тежъ собою злыхъ и фалшивыхъ въ вѣрѣ братовъ знашали, лечили, направляли, яко зась учителей своихъ[13], водле науки слова Божего, светобливымъ малженствомъ отъ иныхъ отдѣлили и ихъ тымъ оздобеных всимъ народамъ и вѣрамъ и понинѣ ку прикладу праве яко свѣчу, чистостю малженства свѣтячую, была показали, — было бы позаисте широце о них, выписовать. Але толко один явный, ясный, а вѣчное памети годный прикладъ ихъ припомню, а который безъ писма всимъ ведомый, значный, а праве видомый есть. Яко они дле так, великое светобливости своее́ мимо иныхъ такимъ гойнымъ даромъ были отъ Пана оздобени, же не рекучи мимо папу римского, але и мимо оныхъ часовъ научоншихъ народовъ, въ Либіи, вь Антіохіи, въ Пентаполіи, въ Сыцыліи, въ Месопотаміи, въ Палестынѣ, въ Финицыи и индѣ. Яко то и на око бы се усмотрѣти могло и у намъ недалекихъ влоховъ, поляковъ, французовъ, гангликовъ, гишпановъ, а коротко мовечи всихъ на свѣтѣ христіянскихъ народовъ, въ Словѣ, Божьемъ прозрѣвша, сами одни только того были доказали, же подлуг науки апостольское своимъ власнымъ езыкомъ отъ такъ давного часу Слово Боже выложили, и мѣли, и намъ зоставили. Въ чомъ иные вси народы прикладомъ ледве се ажь за тыхъ нашихъ вѣковъ обачили и дотого, што не безъ малого забуреня и ображеня пришли, же Слово Боже зъ латинскихъ и иныхъ писму своимъ тежъ езыкомъ прирожонымъ перекладати и читати почали.
Але далъ бы то Панъ, ижъ бы вы каждый отъ себе, о зацные панове, котори есте тои речи якобы отцами по такихъ отцами фалебныхъ предкахъ своихъ позостали и на мѣстьца ихъ вступили, поневажъ въ томъ або жадное помочи люцкое дле грѣху нѣтъ, або толко тому зъ милости ку отчизнѣ вашой помочи бысте могли, гдыжъ простота человѣка бѣдного, посполитого на васъ очи завжды удавала и удаетъ и за вами идетъ.
Въ тую потребу отчизны вашое простоту грубую про недостатокъ науки брати вашое прикладом своимъ милосернымъ, если есть што милости братерское у васъ, — гдыжъ межи всими дюцкостями ничого не есть такъ власного, а злаща богобойному человѣку, яко улитоване, которымъ указуем по собѣ нѣякое подобенство добротливости Божее, а наконецъ дле заплаты собѣ от Пана вѣчное, — тому народу нашому, неумѣетностью заведеному и утрапеному, допомогаючи, митрополита вашого, владыкъ и учителей ваших до того прозбами вашими вели, же бы не подкуповъ, не посуловъ дле посѣданя столиць один передъ другимъ, не доживотей и привилѣевъ одинъ надъ другого обварованѣйшихъ, але Слова Божего сами се учили и других зъ маетностей и имѣней, отъ вашихъ предковъ имъ не на марнотрацства, не на строи и што такого, але дле наукъ наданыхъ. Ова бы ку науцѣ, — лечъ не такой, яко теперъ на вѣчный свой встыд толко прочести и то ледво, въ своемъ езыку не болшь учатсе, — школы заложити и науку Слова Божего, отъ такъ много лѣтъ занедбаную выдвигнути братьи ваши хотели и усилвали. Которыхъ я не одному которому, але всимъ и с тою потребою отчизны вашое богобойности пилности, ростропности и вѣрности поручаю и зоставую, просечи Пана, абыхъ былъ готовъ, если она до конца згинетъ, зъ нею загинуть, або, если черезъ ваш ретунокъ будет выдвигнена, зъ вами и зъ нею выбринуть.
А тутъ вжо конець рѣчи моей чиню, которую замыкаючи, и то къ жалости моей молю, если на тотъ часъ за нашу невдячность милосердья бы Божого не было, тую казнь отъ насъ отдалити. Злаща теперъ на око видимъ, ижъ вездѣ вси рѣчи злыми розсудками такъ суть попсованы, и не может быть ничого такъ добре поведено, на што бы потваръ не могла быть учинена, ани тежъ жадинъ отъ того, чого се разъ хватить, отступить не хочетъ, абы се не здалъ в чом поблудить. Еще тежъ ижъ посполите бываеть, же живого человѣка въ дарехъ, а злаща своего, або собѣ знаемого, люди скромне и безъ образы зносить не могутъ. Про то абыхъ и при правдивой повести зосталъ и злого мнимая ушолъ, немовлю всихъ, але такихъ ни усилною прозбою, ни плоннымъ забѣганемъ, ани лагодными и прибавляючими доводы спирати хочу, але учинивши повинности своей досыть, мусимъ до маестату Божего отозватсе, перед которым вси стати мусимъ.
А въ томъ ничого не вонтьпимъ, же оный справедливый Судя рѣчь нашу пофалитъ, хотя ее так непріятели взгаржаютъ и выкидаютъ.
А теперъ побожного читолника дле Христа просимъ, естли мнимастъ въ насъ быть што выступного або зъ стороны науки, або зъ стороны насъ, абы того не приписовалъ нашой злости, але люцкой крѣпкости а неумеетности, а ижъ бы дле Христа отпустилъ. А естлижъ такъ рѣчь естъ немала, въ которой намъ вину даеть, нехай насъ не соромотить, але насъ нехай въ томъ християнске напоминаетъ, бо естосмы готови изъ Іоаномъ Крестителемъ здробнѣти, абы Пан Христосъ росъ.
На остатокъ всихъ побожныхъ дле Христа просимъ, абы жадное васни[14] не мѣли противъ тымъ, которіе насъ, щипанемъ, огижанемъ преслѣдуютъ, або ижъ бы изъ Іяковомъ, або Іоаномъ не жадали спущеня огня зъ неба дле забореня господы и мѣсца у нихъ Слову Божему, а з нами нехай за нихъ. Пана Бога просятъ, абы се упамятали а збавени были, и ижъ бы сами собѣ не зазрѣли такъ великое ласки Божее, зъ ихъ же имъ достойностью и зацностью зачинаючое. Аминь».