по знахарямъ вожу — совсѣмъ звилася, сжилася баба ни во что…
Старшина (къ 2-му судьѣ). Твоя Дарка купила подтелка у Змитрочихи?
2-й судья. Не-е. Куды-ы! Змитрочиха даражицца…
Писарь. Купи у меня, судья, телушку… Вотъ телушка! Гляди-ка какъ важно ходитъ по двору. (Всѣ встаютъ и наклоняютъ головы къ окну. Слышится о-о-о!).
Иван Тимоѳеевъ. Кх…. KX…. Дѣтки мои слабыя… а старшая совсѣмъ слѣпая… И Богъ знаить, ти будить коли видить… Я самъ слабъ на ноги. Вы сами, паночки, видите, якое есть мое здоровье на свѣти… А братъ мой Пахом….
Старшина (передразнивая). Што тамъ тебѣ усе братъ, да братъ. Кажицца енъ и человѣкъ, якъ человѣкъ.
Иванъ Тимоѳеевъ. Можеть енъ старшинѣ и хорошъ, а мнѣ такъ сусимъ житья нѣтъ, потому у яго сила… И своихъ дѣтокъ полная хатка… Семерка дѣтокъ… Малъ мала меньше… Седьмой годикъ сидить слѣпая — ни съ мѣста. Самъ я працую кроваваго поту, а што я ѣмъ, паночки?… Мои во гэты руки за все отвѣчають… А братъ шесть годовъ жіу на фольваркахъ. Нашъ батька — небощикъ подѣліу насъ поровно: мнѣ на пять душъ три треттинки, а ему на двѣ души — одна треттинка. И ему было безъ обиды, и мнѣ было безъ
