На дворі дощъ иде, а въ хаты лужа,
Нагнівалася жунка на мужа
И залізла на пэчь, сказала, «нэдужа»[1]!
Миленькій ходыть, рученьки ломыть,
Милая на пэчи ницъ не говорыть.
— Ой устань, мила, принюсъ я мэду.
— Нэ хочу я мэду, головки нэ звэду[2].
Миленькій ходыть, рученьки ломыть,
Милая на пэчи ницъ не говорыть.
— Ой устань, мила, принюсъ я пива.
— Нэ хочу я пива, бо не буду жива.
Миленькій ходыть, рученьки ломыть,
Милая на пэчи ницъ не говорыть.
— Ой устань, мила, принюсъ я горілки.
— Не хочу я горілки, шукай[3] собі жунки.
Миленькій ходыть, рученьки ломыть,
Милая на пэчи ницъ не говорыть. — Ой устань, мила, принюсъ я дубину,
Принюсъ я дубину, та й на твою спину.
Миленькая встала, якъ бы не лежала,
Взяла за шію, та й поцаловала.
— А я й нэ хворала, нэ боліли кости,
Оно я лежала зъ великэи злости.
|